Вокзал в Великом Новгороде

Проектируя ворота Великого Новгорода, Явейн впервые начинал с откровенной работы в историческом стиле. В его архиве осталось множество подготовительных «штудий» произведений древнерусского зодчества, зарисовок с натуры, калек с чертежей и обмеров фрагментов архитектурных мотивов, тем и деталей. Он буквально погрузился в пластический мир архитектуры Русского Севера.

Проект, победивший на конкурсе в 1945 г., горячо поддержал А. В. Щусев, разрабатывающий в то время Генеральный план Новгорода. Однако Явейн, чувствуя некую неудовлетворенность, раз за разом кардинально перерабатывает проект, пока не приходит к ощущению внутреннего родства простых белых асимметричных композиций старого Пскова и Новгорода с их своеобразным и непредвзятым обращением с пространством и формой с архитектурой русского авангарда 1920-х г.г. Это чувство питалось не только образно-пластическими аналогиями и ассоциациями, оно коренилось в смутном ощущении глубинных корней русского авангарда в первозданной культуре Русского Севера с его сплавленным симбиозом языческого и христианского начал. Наконец, это же родство осознавал Явейн и со своим собственным творчеством, со своим тяготением к органической архитектуре, тесно связанной с конструктивно-строительной основой здания и непрерывной формой.

Несмотря на победу в конкурсе и поддержку А. В. Щусева, проекту долго отказывали в согласовании. Московские архитектурные советы раз за разом возвращали проект с категорическими предписаниями сделать его архитектуру менее «архаической» и более «современной», что на языке тогдашних директив означало приблизить проект к стилю «сталинского ампира». «Древний Новгород на тысячу лет моложе античных ордеров и много их современнее», – говорил Явейн раз за разом переделывая проект по замечаниям, но при этом делая его всё более современным в своём понимании. В более узком кругу он добавлял, что в условиях послевоенной разрухи в тогдашнем Новгороде в распоряжении архитектора находились практически те же материалы, что и 600 лет назад, и почти тот же уровень строительной техники. Уже поэтому новгородские строительные приемы и образы органичны для решения современных задач.

Специфика идеологической ситуации первых послевоенных лет была такова, что против замены классической стилистики на русскую прямо никто возражать не мог. В качестве архитектурного оформления применение «русских» тем и мотивов в те годы могло даже поощряться. Но общий дух «Стиля Великой Сталинской эпохи» при этом не должен был нарушаться. А тут получалось, как было сказано на одном из архитектурных советов, – «чёрт знает что!». Это «чёрт знает что» - сложное, непреднамеренно асимметричное построение – как целое, по существу, не имело исторических аналогов в том числе и новгородских. Зато оно естественно объяснялось системой функциональных различий и связей, и вполне могло бы служить прекрасным примером для конструктивистских тезисов об архитектуре как «разрешении функционально-пространственных задач» и о «форме как вечном искомом». Даже размеры и форма проёмов на фасадах были соотнесены с различиями в размерах и функциях помещений за ними. Утверждающие инстанции раз за разом «упорядочивали» фасады, а Явейн раз за разом возвращал их к живым связям с внутренней жизнью здания, мотивируя это особенностями архитектуры Древнего Новгорода.

Думается, что какая-то внутренняя связь с той средневековой архитектурой у Явейна всё же была, как была она и у немецких «органических функционалистов», видевших один из источников своего творчества в «своём» средневековье.

В конце концов ценою смягчения наиболее острых приёмов проект был согласован.

В новгородском вокзале в целостном объеме гладких беленых стен заключено сложное асимметричное функционально-пространственное построение. Геометрия общего решения выражает сложную связанность внутренних пространств, каждое из которых получает свое решение, а все вместе выступают как единое пластическое целое. Детали, орнаменты, рельефы, вдохновленные новгородским зодчеством, возникают только там, где этого требует логика развертывания целого. Так, тему больших часов на башне или в арке Явейн всегда рассматривал как исторически сложившийся знак вокзала – символ точного времени. Форма входной арки с часами – современно асимметрична, функция ее сугубо вокзальна, но ее пластический и конструктивный первоисточник – звонницы древнего Новгорода. В дополнение к этому в стене вокзала у железнодорожных путей был установлен подлинный станционный колокол, которым отправляли поезда. Эта традиция уходила из жизни как раз тогда и Явейн в своём вокзале попытался её задержать. Первые годы колокол не был украшением, он работал. И тогда произошло то, что никто не ожидал, но о чём в городе вспоминали долго. После войны Новгород был почти полностью разрушен. К тому же в советские времена и с не разрушенных церквей повсеместно снимали кресты и колокола. Вокзал как древний белый храм стоял среди пустого, с остатками обгорелых строений, поля. А его станционный колокол – единственный действующий в городе – периодически звонил…

В конце концов вокзал вошёл в жизнь Новгорода наряду с древними архитектурными памятниками. Об этом много говорили выступавшие на празднествах, организованных общественностью и администрацией города в связи «60-летием здания».

В истории «неорусского стиля» немало примеров произведений архитекторов классицистической школы, эклектики, модерна. Новгородский вокзал – пожалуй, единственный пример симбиоза «неорусского стиля» и авангарда, выполненный мастером, прошедшим школу конструктивизма 1920-х гг. Так, в годы, когда ориентация на авангард была почти равнозначна политическому обвинению, Явейн как художник нашел возможность снять этот запрет. Некоторые осознавали это еще тогда. После того, как в 1953 году вокзал был введен в эксплуатацию, известные ленинградские архитекторы К. Д. Халтурин и М. Мейсель, друзья И. Явейна, называли его «конструктивистом, ушедшим в новгородское подполье», не в широком кругу, конечно...